Отцы и дети
Отец у меня фельдшер, закончил в армии фельдшерскую школу на "пятерки". Его отправляли в Военно-медицинскую академию в Ленинград, но нужно было согласие родителей. От мамы он получил жесткий отказ, потому что незадолго до этого у моей бабушки погиб еще один сын, брат отца, в автокатастрофе. И она написала, что если отец не вернется домой, то она пешком дойдет до Одессы. Командиру же своему отец сказал, что добро от родителей получил. На что тот ему ответил: "А ты хочешь, чтобы твоя мать сюда пешком пришла?" То есть, несмотря на то, что письмо было написано по-грузински, оно было было прочитано до того, как отец его получил. Такие времена были.
Отец, конечно, всегда жалел, что он не закончил академию и не стал врачом. И когда я учился в 7 классе, уже было определено, что врачом должен стать я. Почему отец так настаивал, чтобы я получил эту профессию? До прихода советской власти семья жила хорошо, владела землями, с которых по указу царя собирался налог. А после революции, во время становления колхозов, семью раскулачили. Моя бабушка очень много мне рассказывала, как проходила коллективизация, как не принимали членов нашей семьи в колхоз, о том, как всех мужчин посадили, многих расстреляли, и никто не вернулся. Отец мой 1931 года рождения, его это просто не застало. А все его старшие братья и отец, они все сидели. Вернулся только один из тюрьмы, но и его вскоре обвинили в троцкизме и расстреляли.
Бабушка в колхозе была в так называемом черном списке. За работу в колхозе давали облигации, и отовариваться ими бабушке было нельзя, неблагонадежная, жена раскулаченного человека. Она попросила подругу купить ей материал на одежду детям, та испугалась и не купила. А все потому, что очень боялась того, что спросят, у кого бабушка взяла материю, чтобы сшить одежду. Будучи неблагонадежной бабушка была вынуждена работать в двойном размере, иначе, говорили ей, "Соловки позади останутся". Это выражение значило, что ее грозили заслать дальше, чем Соловки. А дальше ведь уже некуда! Даже там, в Грузии, которая так далеко отсюда, понимали, что за Соловками ничего нет.
Когда я уже жил здесь, я ездил домой два раза в год и как-то спросил у отца, про Соловецкие острова, про них ли бабушка говорила. Он мне сказал: "Сынок, других Соловков нет". Мой отец остался одним мужчиной из когда-то большой семьи. Он, убежденный антикоммунист, всегда ждал худшего для семьи, подвергшейся репрессиям. Может быть поэтому он хотел, чтобы я стал врачом – человеком, который будет нужен и на войне, и в тюрьме, и в мирной жизни.